Здесь публичный дом, а не мюзик-холл. Забудьте о технике. Вы должны как следует завести клиента на всю ночь.
«У вас разные яйца», — говорит ему доктор. — Яйца. Деревянное и железное».
Мужик непонимающе смотрит на доктора. А тот замялся, и не знает, что сказать. Потом говорит мужику: «Дети есть?» Тот ему: «Да, двое: Пиноккио 3 года, а Терминатору 7».
— Мы направляемся к морю, ты там никогда не был.
— Кажется, я уже не хочу…
— Тебе в раю не о чем будет говорить.
— Да знаю, я хочу на море, но мне страшновато…
— Знаешь, бояться глупо.
— У вас можно курить?
— Нет, у нас не курят.
— Как я сразу не догадался? — в больнице
Я считаю, что смерть — не очень приятная форма бытия.
— Это твоё желание? Желание номер один???
— Согласен, это не так красиво, как кадиллак для мамы, но…
— Трахнуть сразу двух.
— Переспать с двумя!
— Это называется трахаться.
— Это на твоём языке!
— Да на любом языке… Спать… Спать — это закрыть глаза — и баиньки, а ты хочешь трахнуть.
— Доктор, операция уже прошла?
— Да, ты уже в раю. Я Господь, а он святой Пётр.
— Салям-алейкум!
— Мне же только гланды вырезали…
— Знал бы, освоил другую профессию.
— А этой ты учился в институте?
[Абдул подходит к двери водителя]
— Вставай, теперь я поведу.
— Почему?
— Как почему? Дадь Френк сказал, по дороге поменяемся.
— Господи Боже мой, мы и полдороги не осилили.
[Абдул достаёт пистолет]
— Аллах. Пусть он не ждёт, пока я ему башку застрелю.
— Совсем спятил.
— Зачем воспитываешь моё терпение?
— Испытывать терпение.
[Абдул садится за руль автомобиля, давит на педаль акселератора, но машина не трогается с места]
— Коробка автомат, передвинь рычаг.
— Зинаю.
[автомобиль начинает ехать назад, и Абдул резко тормозит]
— В положение D.
— Зинаю.
— И говорят не застрелю башку, а прострелю, а то застрелю башку…
— Зинаю!
Быстрый автомобиль, миллион марок в багажнике, и всего одна неделя жить.
Шеф, вы должны это видеть!
— Снайперы. Наверняка на крышах кучи снайперов.
— Если бы они были, ты бы уже там не стоял.
— Но я же заложник. Они не стреляют в заложников.
— Бывали случаи…
— Это хельсинкский синдром. И этот синдром описывает смену отношения заложника к похитителю. Так сказать, радикальное бессознательное изменение их общей стратегии выживания. Смотрите, сначала заложник в панике. Проходит время, и он начинает испытывать доверие и симпатию к похитителю. А тот с неизменной жестокостью продолжает преследовать свою цель.
— Да какую цель-то?! В жизни не слышал такого бреда.
— Герр Шнайдер! Позвольте уж мне судить о психологии.
— Судите о своей психологии. Но эти два кадра нас очень серьёзно водят за нос! — Имеется в виду стокгольмский синдром.
— Стоишь на берегу и чувствуешь солёный запах ветра, что веет с моря. И веришь, что свободен ты, и жизнь лишь началась. И губы жжёт подруги поцелуй, пропитанный слезой…
— Я не был на море…
— Ладно, не заливай! Ни разу не был на море?
— Не довелось. Не был.
— Уже постучались на небеса, накачались текилой, буквально проводили себя в последний путь… А ты на море-то не побывал…
— Не успел. Не вышло.
— Не знал, что на небесах никуда без этого? Пойми, на небесах только и говорят, что о море. Как оно бесконечно прекрасно… О закате, который они видели… О том, как солнце, погружаясь в волны, стало алым как кровь. И почувствовали, что море впитало энергию светила в себя, и солнце было укрощено, и огонь уже догорал в глубине. А ты?.. Что ты им скажешь? Ведь ты ни разу не был на море. Там наверху тебя окрестят лохом…
— Эти ублюдки-воришки в отеле охлаждаются.
— Не охлаждаются, а прохлаждаются.
— На небе только и разговоров, что о море и о закате. Там говорят о том, как чертовски здорово наблюдать за огромным огненным шаром, как он тает в волнах. И еле видимый свет, словно от свечи, горит где-то в глубине…